Уберись из моей жизни
Когда на семинар о преодолении «запрета проявляться» собирается новая группа людей, мы обычно садимся в круг, и каждый представляется. Потом участники делают ряд упражнений в парах, постепенно знакомятся и привыкают друг к другу. Люди понимают, что у всех схожие проблемы, им становится легче открываться.
Примерно через полтора часа приходит время сессии в кругу, и группа выбирает одного человека, он называется протагонист. Как правило, выбирают человека с не самой травматичной историей, именно потому, что люди собрались в первый раз и не готовы идти на большую глубину.
Но это был тот случай, такая группа, в которой как-то сразу, с первых слов установились особенно доверительные отношения. И для сессии выбрали женщину, назову её Ириной, которая казалась мне, возможно, самой травмированной из всех.
Примерно через полтора часа приходит время сессии в кругу, и группа выбирает одного человека, он называется протагонист. Как правило, выбирают человека с не самой травматичной историей, именно потому, что люди собрались в первый раз и не готовы идти на большую глубину.
Но это был тот случай, такая группа, в которой как-то сразу, с первых слов установились особенно доверительные отношения. И для сессии выбрали женщину, назову её Ириной, которая казалась мне, возможно, самой травмированной из всех.
Я заметила её с самого начала. Когда все представлялись, я видела, как Ирина сглатывала и сжимала руки до белизны в косточках. Я думала, сможет ли она вообще заговорить? Но когда дело дошло до неё, она справилась с волнением и сказала, что ей живётся очень тяжело. Она с трудом находит контакт с людьми. Она привыкла всех слушать и совершено не говорить о себе.
На мой вопрос, когда это началось, она ответила: «Наверно, с 10 лет, когда умер отец». Ирина как будто создала между собой и людьми колючую стенку, чтобы заранее не дать никому войти в её пространство и нарушить границы, потому что легко получить новую травму. И работает она фрилансером, стараясь поменьше общаться в группах с людьми.
Мы работали, дело дошло до упражнений с рисунками. Я попросила всех нарисовать свой «запрет проявляться». Ирина нарисовала две фигуры. Одна – волчонок с острыми когтями, ушами и зубами. Вторая – непонятное существо, колючий шар с глазами, на тонких ножках и с тонкими ручками.
На мой вопрос, когда это началось, она ответила: «Наверно, с 10 лет, когда умер отец». Ирина как будто создала между собой и людьми колючую стенку, чтобы заранее не дать никому войти в её пространство и нарушить границы, потому что легко получить новую травму. И работает она фрилансером, стараясь поменьше общаться в группах с людьми.
Мы работали, дело дошло до упражнений с рисунками. Я попросила всех нарисовать свой «запрет проявляться». Ирина нарисовала две фигуры. Одна – волчонок с острыми когтями, ушами и зубами. Вторая – непонятное существо, колючий шар с глазами, на тонких ножках и с тонкими ручками.
После этого группа выбрала Ирину для работы в кругу, я предложила ей сесть ко мне поближе, и тут на её глазах появились слёзы. Она плакала сначала немного, потом всё сильнее. Она сказала: «Я сейчас испытываю печаль оттого, что много времени не давала себе чувствовать».
Ирина рассказала, что когда она училась в 3 классе, они с семьёй отпраздновали приход Нового года, а потом она и её мать ушли в гости. Вернувшись домой, они увидели, что отец мёртв. Он умер от инсульта. До Ирины стал доходить ужас того, что произошло. Дело в том, что за неделю до нового года они с отцом поссорились и не разговаривали. Потом она пыталась восстановить, что случилось: скорее всего, у отца был микроинсульт, и он начал путать слова. Когда он перепутал слово, она сказала ему об этом, а он жёстко осадил её. Она обиделась и перестала разговаривать с ним, хотя он был самым близким человеком. А через неделю он умер.
Ирина решила, что это она стала причиной смерти отца. Целый год она каждую ночь плакала в подушку и хотела умереть, и только мысли о матери удерживали её.
Ирина рассказала, что когда она училась в 3 классе, они с семьёй отпраздновали приход Нового года, а потом она и её мать ушли в гости. Вернувшись домой, они увидели, что отец мёртв. Он умер от инсульта. До Ирины стал доходить ужас того, что произошло. Дело в том, что за неделю до нового года они с отцом поссорились и не разговаривали. Потом она пыталась восстановить, что случилось: скорее всего, у отца был микроинсульт, и он начал путать слова. Когда он перепутал слово, она сказала ему об этом, а он жёстко осадил её. Она обиделась и перестала разговаривать с ним, хотя он был самым близким человеком. А через неделю он умер.
Ирина решила, что это она стала причиной смерти отца. Целый год она каждую ночь плакала в подушку и хотела умереть, и только мысли о матери удерживали её.
Я спросила Ирину, считает ли она, что именно этот эпизод запустил действие её «запрета проявляться». Но она сказала, что есть ещё один, более важный сюжет, который ей тяжело вспоминать. В 14 она перешла в другой класс вместе с двумя близкими подругами. И в этом новом классе её начали травить, причём, сильнее всех это делали две подруги. Именно после этого в жизни появилась такая проблема, как страх общаться с людьми.
Ирина сказала, что две девочки постоянно придумывали что-то, чтобы побольнее унизить её. Когда она это произносила, было видно, что она почти не дышит.
Ещё, в этот момент я заметила, что когда мы разговариваем, Ирина практически не смотрит на меня. Она смотрит в некоторое пространство перед собой. При этом, глаза её постоянно опущены, она вообще не поднимает их, чтобы взглянуть на меня. Лишь раз или два за время своего рассказа Ирина поднимала на меня глаза на такое короткое мгновение, что я не успевала даже разглядеть цвет её глаз, не успевала запечатлеть вид её лица с открытыми глазами. Очень необычное ощущение.
Ирина сказала, что две девочки постоянно придумывали что-то, чтобы побольнее унизить её. Когда она это произносила, было видно, что она почти не дышит.
Ещё, в этот момент я заметила, что когда мы разговариваем, Ирина практически не смотрит на меня. Она смотрит в некоторое пространство перед собой. При этом, глаза её постоянно опущены, она вообще не поднимает их, чтобы взглянуть на меня. Лишь раз или два за время своего рассказа Ирина поднимала на меня глаза на такое короткое мгновение, что я не успевала даже разглядеть цвет её глаз, не успевала запечатлеть вид её лица с открытыми глазами. Очень необычное ощущение.
Я слушала Ирину и понимала, что прошло уже полчаса, а у меня на сессию отведено всего сорок минут. Поскольку Ирина рассказала не одну, а две истории, времени ушло больше. Я волновалась, выдержат ли люди, если мы только сейчас начнём делать драму, и работа затянется. Это значит, что участники не успеют сделать телесные упражнения, которые дают каждому поработать с его собственным запретом.
В то же время, такая общая работа в кругу тоже позволяет каждому соотнестись с историей протагониста и проработать свой запрет. Я размышляла, может быть, мне пора останавливать Ирину, предложить ей продолжить работу в индивидуальной сессии... Но я смотрела на других участников и видела, что они очень сильно включены. Я решила, раз они выбрали сегодня эту женщину, надо дать им досмотреть её историю до конца.
Для начала, я предложила ей рассказать, как именно её травили подруги. Ира сказала, что у неё были тогда проблемы с кожей. Одна подруга демонстративно рисовала её портрет и ставила красной ручкой точки, как прыщики на лице.
В этот момент до меня стало доходить, что, видимо, это «история травли», или история жизни в роли «козла отпущения». У меня прервалась дыхание. Мне показалось, что сейчас начинается работа, которую я никогда раньше не делала в группе, хотя такие сюжеты бывали на индивидуальной работе.
В то же время, такая общая работа в кругу тоже позволяет каждому соотнестись с историей протагониста и проработать свой запрет. Я размышляла, может быть, мне пора останавливать Ирину, предложить ей продолжить работу в индивидуальной сессии... Но я смотрела на других участников и видела, что они очень сильно включены. Я решила, раз они выбрали сегодня эту женщину, надо дать им досмотреть её историю до конца.
Для начала, я предложила ей рассказать, как именно её травили подруги. Ира сказала, что у неё были тогда проблемы с кожей. Одна подруга демонстративно рисовала её портрет и ставила красной ручкой точки, как прыщики на лице.
В этот момент до меня стало доходить, что, видимо, это «история травли», или история жизни в роли «козла отпущения». У меня прервалась дыхание. Мне показалось, что сейчас начинается работа, которую я никогда раньше не делала в группе, хотя такие сюжеты бывали на индивидуальной работе.
Я предложила Ирине взять кого-то на роль себя самой и на роль этой подруги, а затем работать с выражением гнева. Потому что, похоже, в тот момент она для своих обидчиц превращалась из субъекта – в объект, то есть, в нечто неживое, предмет, и, поскольку она не могла выразить своих чувств, она застыла. Я надеялась, что сейчас Ирине удастся выразить застывший гнев. Я предложила работать в ассертивной технике из трёх элементов. Сначала сообщить о событии, затем о своих чувствах, а затем выразить претензию.
Ирина сказала «подруге»: «Я помню, как ты начала рисовать мой портрет и ставить «прыщики». Точки. Красной ручкой. При этом ты ничего не говорила, но всячески привлекала внимание класса к этому твоему рисунку. А на меня ты бросала издевательские взгляды». Это было то, что происходило, событие.
Ирина сказала «подруге»: «Я помню, как ты начала рисовать мой портрет и ставить «прыщики». Точки. Красной ручкой. При этом ты ничего не говорила, но всячески привлекала внимание класса к этому твоему рисунку. А на меня ты бросала издевательские взгляды». Это было то, что происходило, событие.
Теперь я попросила Иру сообщить «подруге», какие чувства она переживала, и для этого разложила перед ней карточки с названиями чувств. Она выбрала несколько: «безнадёжность», «затравленность», «душевная боль», «униженность» и «обида». Я спросила: «Чувствуешь ли ты злость? Ты сообщаешь об униженности, а я знаю, что внутри униженности есть часть злости». Ира сказала: «Нет, не чувствую никакой злости».
Ирина снова пошла в сцену и стала говорить «подруге», что она чувствует душевную боль, особенно сильную оттого, что еще недавно они близко дружили. В процессе лицо Ирины немного оживало, и голос становился погромче. Тогда я спросила еще раз: «Сейчас, когда ты говоришь это, ты обнаруживаешь в себе злость?» И она сказала: «Да, вот сейчас я поймала ощущение злости, но это совсем небольшая злость на подругу, а большей частью я злюсь на саму себя, что позволила всему этому происходить, и не могла защитить себя».
Ирина снова пошла в сцену и стала говорить «подруге», что она чувствует душевную боль, особенно сильную оттого, что еще недавно они близко дружили. В процессе лицо Ирины немного оживало, и голос становился погромче. Тогда я спросила еще раз: «Сейчас, когда ты говоришь это, ты обнаруживаешь в себе злость?» И она сказала: «Да, вот сейчас я поймала ощущение злости, но это совсем небольшая злость на подругу, а большей частью я злюсь на саму себя, что позволила всему этому происходить, и не могла защитить себя».
Я понимала, что передо мной молодая женщина, которую многие годы заставляли быть «изгоем», быть «козлом отпущения». Как и всякому, мне знакомо это ощущение. Я сказала, что сама сейчас сильно злюсь. Я злюсь на её подруг. Злюсь на её маму, которая допустила это.
Она сказала, что мама ничего не знала, но я усомнилась в этом, и она не стала меня разубеждать. Я сказала, что злюсь на всех её одноклассников. Они своим молчанием тоже участвовали в травле. Я предположила, что наверняка об этом знала учительница. В этот момент Ира два-три раза заметно кивнула, и я поняла, что здесь она точно соглашается со мной. Я злюсь на них за то, что они допустили это. И горюю вместе с ней.
Она сказала, что мама ничего не знала, но я усомнилась в этом, и она не стала меня разубеждать. Я сказала, что злюсь на всех её одноклассников. Они своим молчанием тоже участвовали в травле. Я предположила, что наверняка об этом знала учительница. В этот момент Ира два-три раза заметно кивнула, и я поняла, что здесь она точно соглашается со мной. Я злюсь на них за то, что они допустили это. И горюю вместе с ней.
Дальше наступило время для третьего элемента, нужно было высказать претензию. Ира не понимала, как это делать. Я стала дублировать, или предлагать свои слова как бы «от её имени»: «Я требую, чтобы ты прекратила меня травить! Чтобы ты прекратила обращаться со мной так, как будто я вещь! Я требую, чтобы ты признала, что ты травила меня, и попросила прощения». Одна женщина из группы тоже подошла, положила руку на плечо Ирины и произнесла «от её имени»: «Я требую, чтобы ты уважала меня!»
Ирина повторяла наши слова и наполняла их силой своего голоса и своей интонацией, было видно, что она прямо проживает это. А потом, уже поняв, что значит «выразить претензию», они сказала «подруге»: «Я требую, чтобы ты убралась из моей жизни!»
В этот момент мы все замолчали. Стало понятно, что это финал нашей сцены. Когда мы вернулись в круг, наступило время обмена чувств. Люди говорили довольно скупо, но каждый отклик был как будто из глубины души. Одна участница сказала, что ей понравилось само ощущение, когда она дублировала: «Я требую, чтобы ты уважала меня», как будто она сказала это про себя саму. Другая участница сказала, что она завидует Ирине, тому, как отец любил её.
Во время шеринга я смотрела на Ирину и видела, что она не опускала взгляд вниз, а смотрела вперед, в глаза тем, кто говорил.
Так впервые я работала в группе с темой «изгоя». Мне кажется, это был важный для меня поворот. Как будто у меня самой стало немного больше доверия к миру после того, как Ирина доверилась нашей группе.
Во время шеринга я смотрела на Ирину и видела, что она не опускала взгляд вниз, а смотрела вперед, в глаза тем, кто говорил.
Так впервые я работала в группе с темой «изгоя». Мне кажется, это был важный для меня поворот. Как будто у меня самой стало немного больше доверия к миру после того, как Ирина доверилась нашей группе.
Автор статьи Евгения Рассказова
Психолог, психодраматист,
гештальт-терапевт,
автор книги
"Гештальт-подход и психодрама в терапии запрета проявляться"
Приглашаю на еженедельную гештальт-терапевтическую группу "Свобода проявляться"
с 9 октября 2019 г. по 4 марта 2020 г. в Москве
Психолог, психодраматист,
гештальт-терапевт,
автор книги
"Гештальт-подход и психодрама в терапии запрета проявляться"
Приглашаю на еженедельную гештальт-терапевтическую группу "Свобода проявляться"
с 9 октября 2019 г. по 4 марта 2020 г. в Москве
