Казнить себя,

помиловать себя
У меня всегда вызывали самое горячее сочувствие персонажи, испытывающие мучительную стеснительность и пытающиеся преодолеть её, такие, как Пьер Безухов, учитель греческого Беликов или капитан Горацио Хорнблауэр. А сейчас мое внимание приковано к самому моменту возникновения мучительной неловкости.

Лида пришла на сессию, молча села передо мной и несколько раз быстро подняла и опустила глаза. Она не могла остановить на мне взгляда. Лида выглядела несколько затравленной, и это меня удивило: на предыдущих сессиях мы работали над её отношениями с разными людьми, и в прошлый раз, когда она уходила, она казалась мне сильной и уверенной.

Справившись с волнением, Лида рассказала, что у нее на учебе кое-что произошло: преподаватель читал интересную лекцию, и одна слушательница задала ему вопрос. И тут у Лиды возникло дикое желание ответить, что вот же, я знаю, о чем речь! Ее переполняло ощущение восторга, ясного, мгновенно пронзившего ее понимания – и она воскликнула, встряла в разговор. А в следующий момент страшно, мучительно смутилась. Сейчас ей кажется, что нужно было промолчать. Но событие уже произошло, и вспоминать об этом ей так тягостно, что она вся до сих пор вся сжимается.

Мои плечи и руки на секунду тоже сжались, когда она это сказала. Я подумала, что мне хорошо знакомо, как это бывает, когда воскликнешь что-то, не подумав, а потом испытываешь жуткую неловкость. Я сказала об этом Лиде.

– Когда ты так говоришь, мне полегче становится, – ответила она и вздохнула.

Я попросила поподробнее рассказать, как все происходило. Лида сказала, что она обратилась к слушательнице, хотя уместнее было бы говорить преподавателю, ведь она находится на лекции. Но ей так хотелось сказать, поделиться, что она даже не успела сориентироваться. Поделилась – и практически сразу поняла, что поступила неуместно, не по правилам.

Моё внимание привлекло слово «правило». Я стала думать о том, что правила – это обычно явление культуры: в какой культуре то или иное действие правильно, принято, уместно, а в какой неуместно. Имеется в виду не обязательно «большая» национальная культура, а местная культура, семейная, профессиональная. И я предложила Лиде пофантазировать, представить культуры, в которых подобное сверхволнение выражать было бы уместно и правильно.

Лида сказала, что сейчас не может ничего представить, что думает о древних культурах, о греках и римлянах, и не знает, как у них обстояли дела с выражением волнения. А я вспомнила пример из сценарной культуры: в сценарных группах, когда разрабатываются сюжеты сериалов, принято собираться на мозговые штурмы, на них каждый говорит или восклицает то, что ему приходит в голову, и иногда эти восклицания как раз очень эффективны. Лида согласилась, что пример хороший, но там нет лектора, а параллельные коммуникации возможны и даже желательны. А у нее лектор был, причем очень уважаемый.


Потом я вспомнила пример, который слышала от своего коллеги, о шаманском лечении. Есть такой ритуал: когда человек тяжело заболевает, шамана призывают к больному в дом. Шаман сидит рядом с ним несколько дней и рассказывает какой-то Большой миф, скажем, о сотворении мира (в каждой культуре есть свой такой миф), или мифы о подвигах героев, или о людях и богах.

Слушая шамана, больной сопереживает кому-то из героев, с кем-то начинает себя ассоциировать – и через четыре-пять дней такого слушания полностью выздоравливает. Или умирает, если эта болезнь смертельная. И я подумала, что пациент может выражать свои аффективные выплески, если что-то его восторгает или пугает, или вызывает какую-то иную яркую эмоцию; а для шамана эти реакции хороши, потому что они показывают, что больной контактирует с мифом. Я закончила свой рассказ и спросила: как тебе слышать это? Лида ответила, что она успокаивается.


Мы перебрали уже какое-то количество культурных аналогов, и я спросила её: скажи, а как ты научилась этому – казнить себя за бурное выражение эмоций? Она немного подумала, подняв голову, и ответила: «Да это не одна ситуация! Это вся школьная жизнь. Как ты в школе живёшь на уроках? Тебе что-то рассказывают, ты хочешь отреагировать, а тебя затыкают, затыкают, затыкают! И ты привыкаешь затыкаться сам».

Я предложила Лиде еще одну работу: пофантазировать и представить другую картинку, как если бы она находилась в системе других правил, где выражать свои сиюминутные эмоции принято и уместно.
Лида замолчала и стала смотреть немного мимо меня – я поняла, что прямо сейчас она представляет свой урок. Это длилось примерно полминуты. Затем лицо её как будто «включилось», глаза ожили, Лида улыбнулась и посмотрела на меня. Она сказала: «О, я сейчас представила! Это похоже на то, как если бы я прожила свою жизнь не на карачках, словно меня постоянно сверху прихлопывают, а выпрямившись, поднявшись, с прямой спиной». Я увидела, что Лида стала выпрямляться, дыхание ее стало свободнее, и она уже не выглядела загнанной и зажатой. Мне захотелось и самой выпрямить спину; я сделала это, потянулась и тоже почувствовала себя свободнее.

Работа с культурными аналогами – один из способов справиться с мучительной скованностью. Еще хорошо помогает рассказать кому-то о ситуации, вызвавшей неловкость, и получить в ответ сочувствие.

Очень важно поскорее выразить свои переживания – от этого зацикленность на них уходит, круг страдания прерывается, и можно снова начинать двигаться и дышать.
Автор статьи Евгения Рассказова
Психолог, психодраматист,
гештальт-терапевт,
автор книги
"Гештальт-подход и психодрама в терапии запрета проявляться"



Приглашаю на еженедельную гештальт-терапевтическую группу "Свобода проявляться"
с 9 октября 2019 г. по 4 марта 2020 г. в Москве

Made on
Tilda