Гнев как способ найти правду
Гнев как способ найти правду
Удивительно, насколько часто люди стараются не признать, что они злятся. Тем самым они лишают себя возможности быть ясными и понимать правду о том, что происходит. Потому что если ты можешь поймать своё ощущение злости вот прямо в тот момент, когда она возникла, это значит, ты можешь понять, где нарушаются твои границы. И можешь их оперативно, прямо сейчас регулировать. Например, пресечь вмешательство в твои частные дела. Или не дать кому-то занять твоё личное пространство больше, чем ты готов выдержать. Вплоть до того, что не дать насиловать себя.
Я вела сессию с женщиной, которая ходила на терапию уже полгода. Это была сессия после пропуска, то есть, в прошлый раз она не пришла. Я тогда позвонила ей, она извинилась и сказала, что оплатит сессию.
Я вела сессию с женщиной, которая ходила на терапию уже полгода. Это была сессия после пропуска, то есть, в прошлый раз она не пришла. Я тогда позвонила ей, она извинилась и сказала, что оплатит сессию.
Когда она пришла в следующий раз, она начала плакать и говорить, что всё бесполезно. Вся терапия бесполезна, потому что она совершенно никчёмная. Это задело меня. Мы проработали за это время много травматичных эпизодов её жизни. Она не раз сообщала, что стала лучше себя чувствовать, улучшались её отношения с родными. И вдруг такое. Я видела, как её грудь сотрясается от рыданий. Казалось, её телу буквально больно от атаки на себя. И в то же время, это была атака на меня.
Обычно в начале сессии я слушаю очень внимательно, с чем пришёл клиент. Но в этот раз у меня была идея обязательно поговорить о пропуске. Потому что в гештальт-терапии есть такой принцип, мы работаем с тем, что есть прямо сейчас. А прямо сейчас есть, собственно говоря, наши отношения. И если у нас сейчас будет полная ясность о том, что происходит между нами, значит, она сможет добиваться ясности с другими людьми.
Я сказала ей, возможно, она злилась на меня, но не пропускала это чувство в сознание. Может быть, злилась по поводу того, что она чего-то ожидала от меня, а я этого не сделала. Она сказала, что нет, ни в коем случае она на меня не сердилась. Но она сердится на саму себя за то, что у неё ничего не получается.
Обычно в начале сессии я слушаю очень внимательно, с чем пришёл клиент. Но в этот раз у меня была идея обязательно поговорить о пропуске. Потому что в гештальт-терапии есть такой принцип, мы работаем с тем, что есть прямо сейчас. А прямо сейчас есть, собственно говоря, наши отношения. И если у нас сейчас будет полная ясность о том, что происходит между нами, значит, она сможет добиваться ясности с другими людьми.
Я сказала ей, возможно, она злилась на меня, но не пропускала это чувство в сознание. Может быть, злилась по поводу того, что она чего-то ожидала от меня, а я этого не сделала. Она сказала, что нет, ни в коем случае она на меня не сердилась. Но она сердится на саму себя за то, что у неё ничего не получается.
Я спросила, что еще может быть ко мне, если не гнев. Может быть, это раздражение. Но в раздражении есть доля гнева. Может быть, это разочарование. Но в разочаровании тоже есть доля гнева.
Мне было сложно. Я вспоминала несколько последних случаев, когда я спрашивала своих знакомых во время разговоров: «Ты злишься?» Они говорили: «Ты приписываешь мне злость! Ничего такого нет!» Поэтому, настаивать на том, что я вижу злость, мне было трудно. Но на чём я могла настаивать, это на том, что я была задета. Задета тем, что она забыла о встрече, а я пришла и ждала её в кабинете.
Одним из признаков злости было для меня то, что она не смотрела мне в глаза, избегала взгляда. Она сообщила, что начинает засыпать, просто проваливается в сон. Потом ушла от темы, рассказала мне содержание своего ночного сна. Было искушение пойти исследовать ей сон. Но я твёрдо решила держаться линии прояснения наших отношений.
Я продолжала говорить о злости. О том, что выражение злости клиентом меня радует. И вообще, я такой специально обученный человек, который рад контакту со злостью.
Мне было сложно. Я вспоминала несколько последних случаев, когда я спрашивала своих знакомых во время разговоров: «Ты злишься?» Они говорили: «Ты приписываешь мне злость! Ничего такого нет!» Поэтому, настаивать на том, что я вижу злость, мне было трудно. Но на чём я могла настаивать, это на том, что я была задета. Задета тем, что она забыла о встрече, а я пришла и ждала её в кабинете.
Одним из признаков злости было для меня то, что она не смотрела мне в глаза, избегала взгляда. Она сообщила, что начинает засыпать, просто проваливается в сон. Потом ушла от темы, рассказала мне содержание своего ночного сна. Было искушение пойти исследовать ей сон. Но я твёрдо решила держаться линии прояснения наших отношений.
Я продолжала говорить о злости. О том, что выражение злости клиентом меня радует. И вообще, я такой специально обученный человек, который рад контакту со злостью.
Я дублировала клиентку, то есть, предлагала варианты, как могли быть сформулированы её претензии ко мне.
Например: «Я столько времени хожу на терапию, а в моей жизни так мало перемен».
Например: «Я столько времени хожу на терапию, а в моей жизни так мало перемен».
Тогда она сказала:
«Может быть, я немного злилась на вас за то, что в прошлый раз предложила проработать ещё одну свою травму, а мы ушли на разговор о чём-то другом. Я не настаивала, думала, вы лучше знаете, что для меня лучше, и поэтому мы ушли на другую тему».
Мне полезно было это услышать.
«Может быть, я немного злилась на вас за то, что в прошлый раз предложила проработать ещё одну свою травму, а мы ушли на разговор о чём-то другом. Я не настаивала, думала, вы лучше знаете, что для меня лучше, и поэтому мы ушли на другую тему».
Мне полезно было это услышать.
Ясные отношения приносят мне большое удовольствие и чувство контакта. Когда я спрашиваю: «Злишься ли ты?», - мне искренне интересно, что произошло? Может быть, я задела или уколола человека, и тогда я готова признать это, чтобы восстановить контакт. У меня нет желания игнорировать присутствие другого человека. Если это друг, мне важно, чтобы он присутствовал наравне со мной, со всем, что у него есть.
А в отношениях с клиентом я имею не только право, но это моя обязанность - всё прояснять. Потому что, если человеку будут ясны отношения в терапии, значит, у него будет точка, на которую он сможет опереться и совершить изменение в своей жизни. Терапевтические отношения обязаны быть точкой опоры для человека. Собственно, за это мне платят деньги.
А в отношениях с клиентом я имею не только право, но это моя обязанность - всё прояснять. Потому что, если человеку будут ясны отношения в терапии, значит, у него будет точка, на которую он сможет опереться и совершить изменение в своей жизни. Терапевтические отношения обязаны быть точкой опоры для человека. Собственно, за это мне платят деньги.
На сороковой минуте сессии клиентка сказала: «Я правда злюсь на вас. За то, что я столько хожу к вам, а до сих пор не достигла ни одной своей цели. Ни работу не нашла. Ни с мужем не развелась». В этот момент она перестала плакать и спокойно смотрела мне в глаза. И это было очень ясно для меня. В этот момент у нас был контакт. Я почувствовала своё тело, мне стало тепло и устойчиво. Я сообщила ей об этом. Я также удивилась и порадовалась тому, как она сформулировала сейчас свои цели. Потому что я о них не знала. Она сказала: «Да, может быть, я неясно говорила о своих целях».
Потом она добавила: «На самом деле, мне кажется, у меня так много гнева, боюсь, он может разрушить и меня, и моих близких». Для меня это было о том, что сейчас она чувствует свой гнев. Весь, полностью.
Потом она добавила: «На самом деле, мне кажется, у меня так много гнева, боюсь, он может разрушить и меня, и моих близких». Для меня это было о том, что сейчас она чувствует свой гнев. Весь, полностью.
В конце она сказала: «Спасибо, что вы поддерживали эту тему, не ушли с неё». А за что я сказала ей спасибо – это за то, что она шла мне навстречу и позволяла говорить об этом. Она поверила мне, что эта тема важна, и сама постаралась не свернуть с неё, хотя у неё были возможности. Она была вместе со мной, как ей ни было трудно, как она ни засыпала, как ни злилась, и всё же, она осталась в контакте со мной.
Я хочу, чтобы клиент знал: он может свободно сообщить мне о своей злости. Например, если чем-то я нарушаю его границы. Или в те моменты, когда я веду разговор не туда. Я тоже человек. И могу начать расспрашивать человека не в ту сторону, как бы я ни старалась попадать в самую суть запроса. Но если клиент знает, что может сказать: «Нет. Мне важно не то, что ты спрашиваешь, мне важнее обсудить вот это», - тогда я спокойна, что всё пройдёт более осмысленно для клиента. И я буду выполнять свою роль точнее. А моя роль – это помогать человеку справиться с чем-то, с чем он справиться не смог.
Правда в отношениях с клиентом важна тем, что для меня самой она является возможностью обрести точку опоры и перевернуть мой мир. А значит, двигаться и развиваться.
Я хочу, чтобы клиент знал: он может свободно сообщить мне о своей злости. Например, если чем-то я нарушаю его границы. Или в те моменты, когда я веду разговор не туда. Я тоже человек. И могу начать расспрашивать человека не в ту сторону, как бы я ни старалась попадать в самую суть запроса. Но если клиент знает, что может сказать: «Нет. Мне важно не то, что ты спрашиваешь, мне важнее обсудить вот это», - тогда я спокойна, что всё пройдёт более осмысленно для клиента. И я буду выполнять свою роль точнее. А моя роль – это помогать человеку справиться с чем-то, с чем он справиться не смог.
Правда в отношениях с клиентом важна тем, что для меня самой она является возможностью обрести точку опоры и перевернуть мой мир. А значит, двигаться и развиваться.
Автор статьи Евгения Рассказова
Психолог, психодраматист,
гештальт-терапевт,
автор книги
"Гештальт-подход и психодрама в терапии запрета проявляться"
Приглашаю на еженедельную гештальт-терапевтическую группу "Свобода проявляться"
с 9 октября 2019 г. по 4 марта 2020 г. в Москве
Психолог, психодраматист,
гештальт-терапевт,
автор книги
"Гештальт-подход и психодрама в терапии запрета проявляться"
Приглашаю на еженедельную гештальт-терапевтическую группу "Свобода проявляться"
с 9 октября 2019 г. по 4 марта 2020 г. в Москве
