Травма свидетеля
и
избавление от аэрофобии
и
избавление от аэрофобии
Страх летать на самолётах может быть связан с событием жизни, где человек пережил эмоцию ужаса и не смог этим ни с кем поделиться – пережил в одиночестве. В работе с клиентом важно найти этот эпизод и дать возможность рассказать, что происходило, чтобы он больше не был одинок в своём переживании.
В терапевтической группе по избавлению от аэрофобии участники рисовали свой страх летать, и один мужчина, пусть его будут звать Алексей, нарисовал чёрную дыру на дне квадратного колодца. Именно Алексея группа выбрала для работы в кругу. Он рассказал, что сначала у него возник страх летать, потом ему стало страшно ездить поездами, а в последнее время он не может даже спуститься в метро, так что справиться с фобией ему жизненно необходимо.
В терапевтической группе по избавлению от аэрофобии участники рисовали свой страх летать, и один мужчина, пусть его будут звать Алексей, нарисовал чёрную дыру на дне квадратного колодца. Именно Алексея группа выбрала для работы в кругу. Он рассказал, что сначала у него возник страх летать, потом ему стало страшно ездить поездами, а в последнее время он не может даже спуститься в метро, так что справиться с фобией ему жизненно необходимо.
Чтобы узнать, что же положило начало его страху летать, я предложила сделать психодраматическую постановку по мотивам его рисунка. Он согласился и тут же неожиданно задрожал крупной дрожью. До этого в течение примерно полутора часов, пока мы вели в группе обсуждения и делали упражнения, он выглядел уравновешенным человеком, тепло и спокойно общался с другими участниками – и вдруг его захватывает бьющая через край эмоция. Видимо, это была эмоция ужаса, фобия в таком чистом виде. Я посмотрела на Алексея, подумала, сможет ли он работать, но он не потерял способности говорить и реагировать, просто при этом дрожал.
Алексей выбрал участников на роли всех стен, чёрной дыры и самого себя. Я попросила его последовательно войти в каждую роль и сказать, что говорит этот персонаж. «Стены» стали говорить разные вещи, одна – что ей страшно, другая – что ей смешон этот страх, третья относилась к нему философски... А когда он вошёл в роль чёрной дыры, амплитуда дрожания рук стала ещё больше, кроме того, у него начали стучать зубы. Тем не менее, и из роли дыры он сказал несколько слов:
- Здесь просто шум. Ужас и холод, и сковывающие пруты. Если бы тело оказалось живое, то его бы просто разорвало этими прутами. Невозможность для существования, и нет воздуха.
На этом я попросила Алексея побыстрее выйти из роли. Когда он вышел, его дрожь немного уменьшилась.
Алексей выбрал участников на роли всех стен, чёрной дыры и самого себя. Я попросила его последовательно войти в каждую роль и сказать, что говорит этот персонаж. «Стены» стали говорить разные вещи, одна – что ей страшно, другая – что ей смешон этот страх, третья относилась к нему философски... А когда он вошёл в роль чёрной дыры, амплитуда дрожания рук стала ещё больше, кроме того, у него начали стучать зубы. Тем не менее, и из роли дыры он сказал несколько слов:
- Здесь просто шум. Ужас и холод, и сковывающие пруты. Если бы тело оказалось живое, то его бы просто разорвало этими прутами. Невозможность для существования, и нет воздуха.
На этом я попросила Алексея побыстрее выйти из роли. Когда он вышел, его дрожь немного уменьшилась.
Мне не удавалось понять, что я сейчас видела, постановка оказалась очень загадочной. Следующим шагом я предложила Алексею отойти на три шага от персонажей сцены и посмотреть «из зеркала», как они будут произносить его слова. Выбранные участники произносили слова данных им ролей, а я спросила Алексея, как ему видеть сейчас из зеркала свою собственную метафору, о чём всё это, понимает ли он? Хотя бы о каком моменте в его жизни, о каком возрасте идёт речь? Он сказал: «Мне кажется, в таком состоянии я был в 27 лет». Прекрасно, обрадовалась я, возраст – хоть какая-то зацепка.
Я спросила, что с ним происходило в этом возрасте. Он ответил: «Я работал как бешеный, я много ездил. И у меня были непонятные отношения. Жили вместе, но будущего не планировали». Это ни о чём не говорило. Тогда я подумала, что с ним могло произойти какое-то происшествие, которое выпало из памяти. Знаете, бывает, что очень сильное по воздействию эмоциональное происшествие в момент, когда оно происходит, переживается бурно, а потом быстро забывается. И я попросила вспомнить, не произошло ли с ним в тот год землетрясение, цунами, значительная физическая травма или болезнь, ДТП, что-то такое особенное? Он сказал: «Нет, ничего такого со мной не случалось…»
Я задала последний вопрос: «Может быть, вы были свидетелем какого-то подобного происшествия?» Он подумал и сказал: «Да, я помню телепередачу, кадры с мёртвым людьми, пассажирами самолёта, сбитого украинской ракетой над Черным морем. Они произвели на меня большое впечатление». Когда он это произносил, его стало трясти ещё сильнее, он даже обхватил себя руками, чтобы унять эту дрожь.
Я спросила, что с ним происходило в этом возрасте. Он ответил: «Я работал как бешеный, я много ездил. И у меня были непонятные отношения. Жили вместе, но будущего не планировали». Это ни о чём не говорило. Тогда я подумала, что с ним могло произойти какое-то происшествие, которое выпало из памяти. Знаете, бывает, что очень сильное по воздействию эмоциональное происшествие в момент, когда оно происходит, переживается бурно, а потом быстро забывается. И я попросила вспомнить, не произошло ли с ним в тот год землетрясение, цунами, значительная физическая травма или болезнь, ДТП, что-то такое особенное? Он сказал: «Нет, ничего такого со мной не случалось…»
Я задала последний вопрос: «Может быть, вы были свидетелем какого-то подобного происшествия?» Он подумал и сказал: «Да, я помню телепередачу, кадры с мёртвым людьми, пассажирами самолёта, сбитого украинской ракетой над Черным морем. Они произвели на меня большое впечатление». Когда он это произносил, его стало трясти ещё сильнее, он даже обхватил себя руками, чтобы унять эту дрожь.
Тут я сама вздрогнула и заволновалась, как я с этим справлюсь. Если не уймется его дрожь, что я буду делать с группой? У меня промелькнул страх беспомощности и бессилия. Я обратилась к своей коллеге Лене Потапенко, которая согласилась поработать со мной в этом тренинге, и спросила её: «Что ты сейчас видишь?» Она без всякого волнения, как будто такие бурные телесные реакции случаются на группах сплошь и рядом, сказала: «Я вижу, что Алексей сильно волнуется, и это хорошее топливо для работы».
Я немного выдохнула и увидела, что и Алексей, и прочие участники тоже несколько расслабились, все стали переглядываться, заметили друг друга. Лена поддержала меня, уловив мою невысказанную просьбу о передышке, потому что вся группа в этот момент получила сильное впечатление, нужно было отдышаться после него. Мне нужно было сосредоточиться и сориентироваться, какой сделать следующий шаг.
Я подумала, что у Алексея могла случиться травма свидетеля. Это бывает, когда человек видит других людей в травмирующей ситуации и не может помочь. У каждого из нас есть импульс спасти себе подобного в ситуации опасности, и если это невозможно, человек переживает это как трагедию.
Я предложила Алексею разыграть сцену, где он по телевизору смотрит этот репортаж. Мы поставили стул для телевизора, стул для самого Алексея, и я попросила сказать, что он видит сейчас на экране. Он сказал, что видит трупы людей, сидящих и пристегнутых к креслам, и хотя они сгорели, черты их лиц различимы.
Я попросила его перейти через экран и стать на время репортёром, который это снимает. Но Алексей выбрал роль ведущего, который получил видео уже в студии и просто комментирует его. А я хотела, чтобы тот, кто сделал этот репортаж, мог поговорить с Алексеем. Я попросила его пойти на роль оператора, и спросила: «Что ты, оператор, которые снимаешь это, говоришь Алексею этой картинкой?». Но и тут ничего внятного не получилось.
Я попросила его перейти через экран и стать на время репортёром, который это снимает. Но Алексей выбрал роль ведущего, который получил видео уже в студии и просто комментирует его. А я хотела, чтобы тот, кто сделал этот репортаж, мог поговорить с Алексеем. Я попросила его пойти на роль оператора, и спросила: «Что ты, оператор, которые снимаешь это, говоришь Алексею этой картинкой?». Но и тут ничего внятного не получилось.
Алексей снова пошёл на роль себя, смотрящего телевизор. Я сказала: «Знаешь, за время, пока ты смотрел эту программу, с тобой произошла крутая перемена. Когда ты начинал смотреть, ты был нормальным, здоровым человеком. А закончил ты смотреть уже человеком с психической травмой, и это случилось в один какой-то момент. Некое событие произошло, и ты изменился. Ты застыл, ты получил такой заряд ужаса, который застрял в тебе. Посмотри на экран, что ты видишь, как тебе кажется, что настолько изменило тебя?» Он ответил: «Это момент, когда я вижу лицо сгоревшего ребёнка» - «У него сохранились черты?» – «Да, черты лица сохранились, и он мне кого-то напомнил». Тут я решилась и сказала ему: «Слушай, такая вещь, я теперь попрошу тебя пойти на роль этого сгоревшего ребёнка».
Было мгновение, когда я сомневалась, согласится ли он или нет? Тем более перед драмой я предупреждала его, что у него как у клиента есть право сказать «Стоп» в случае, если ему будет очень некомфортно. Но он встал и пошёл на эту роль.
Почему я сделала такой шаг? Потому что, когда работаешь с сильным страхом, надо смотреть страху в глаза. Только так можно с ним справиться. И тут произошла удивительная вещь: пока Алексей переходил от одного стула к другому, он полностью перестал дрожать. Встал на роль ребёнка и посмотрел мне в глаза.
Почему я сделала такой шаг? Потому что, когда работаешь с сильным страхом, надо смотреть страху в глаза. Только так можно с ним справиться. И тут произошла удивительная вещь: пока Алексей переходил от одного стула к другому, он полностью перестал дрожать. Встал на роль ребёнка и посмотрел мне в глаза.
Я начала спрашивать: «Ты ребенок, летевший в самолёте, ты уже умер, ты на том свете, скажи, что ты говоришь сейчас Алексею самим своим присутствием в кадре?» Я посмотрела в этот момент на группу и увидела, что почти все сидели, подавшись вперёд, с очень внимательными лицами.
Алексей из роли ребёнка ответил: «Мне было очень плохо. Мне было страшно. Мне не помогли те, кто рядом был со мной. Взрослые. У меня вселенская тоска». Я поблагодарила и попросила Алексея ещё раз вернуться на роль самого себя у телевизора, чтобы я из роли ребенка произнесла его слова.
Когда я сделала это, я посмотрела на Алексея и увидела в его глазах такое сочувствие и печаль. И я из роли ребёнка сказала: «Я вижу много сочувствия в твоих глазах». Алексей кивнул мне. Он смотрел и молчал. Установилась тишина, я встала со стула, вышла из роли ребёнка, посмотрела и ещё раз ясно увидела, как же изменился Алексей. Он стоял, спокойно выпрямившись, у него шея стала свободная. Просто другой человек.
Алексей из роли ребёнка ответил: «Мне было очень плохо. Мне было страшно. Мне не помогли те, кто рядом был со мной. Взрослые. У меня вселенская тоска». Я поблагодарила и попросила Алексея ещё раз вернуться на роль самого себя у телевизора, чтобы я из роли ребенка произнесла его слова.
Когда я сделала это, я посмотрела на Алексея и увидела в его глазах такое сочувствие и печаль. И я из роли ребёнка сказала: «Я вижу много сочувствия в твоих глазах». Алексей кивнул мне. Он смотрел и молчал. Установилась тишина, я встала со стула, вышла из роли ребёнка, посмотрела и ещё раз ясно увидела, как же изменился Алексей. Он стоял, спокойно выпрямившись, у него шея стала свободная. Просто другой человек.
Тут я осознала, что именно мы пережили вместе. Алексей пошёл мне навстречу, сделал то, что я ему предложила, и шагнул в самое страшное место. И вся группа пошла вместе с ним. А теперь мы выбрались. На этом мы завершили работу и сели в круг, мы уже улыбались, смотрели друг на друга. Алексей снял роли. Стало слышно, как шумно, на всю комнату, все дышат, видимо, до этого многие задерживали дыхание. А тут группа стала оживать, все сдвинулись к центру, круг стал потеснее. Я спросила у участников, каково им было наблюдать всё это.
Одна женщина расплакалась и сказала, что было очень горько это видеть. Другая участница сообщила, что от увиденного она, наоборот, очень успокоилась. Ещё один участник почувствовал, как будто он участвует в схватке. Женщина, игравшая роль чёрной дыры, поделилась, что у неё возникло озарение – есть мир по одну сторону экрана и по другую, и мы можем перейти на другую сторону экрана, но это не значит, что мы с этой стороны исчезнем, мы останемся здесь жить.
Я спросила Алексея, как он сейчас. Он ответил, что ему хорошо, даже как-то удивительно, единственное, ему неловко, что он занял своей страшной историей так много времени группы. «Я заставил кого-то плакать». Но все сказали, что очень признательны ему за эту работу и за его смелость. Я подумала, как много зависело сейчас от Алексея. Он смог довериться мне и рискнуть.
Одна женщина расплакалась и сказала, что было очень горько это видеть. Другая участница сообщила, что от увиденного она, наоборот, очень успокоилась. Ещё один участник почувствовал, как будто он участвует в схватке. Женщина, игравшая роль чёрной дыры, поделилась, что у неё возникло озарение – есть мир по одну сторону экрана и по другую, и мы можем перейти на другую сторону экрана, но это не значит, что мы с этой стороны исчезнем, мы останемся здесь жить.
Я спросила Алексея, как он сейчас. Он ответил, что ему хорошо, даже как-то удивительно, единственное, ему неловко, что он занял своей страшной историей так много времени группы. «Я заставил кого-то плакать». Но все сказали, что очень признательны ему за эту работу и за его смелость. Я подумала, как много зависело сейчас от Алексея. Он смог довериться мне и рискнуть.
Так закончилась наша группа. Через два дня Алексей позвонил, записался на приём и стал ходить на индивидуальную работу. Прогресс дается трудно, но мы оба надеемся на результат.
А через месяц позвонила участница, которая играла роль Чёрной дыры. Она сообщила, что на днях прилетела из отпуска, и что впервые за 30 лет она летела туда и обратно без этого тошнотворного страха. Ей удалось переключиться с собственных телесных ощущений на разговоры с семьёй. И это, конечно, отличная новость.
А через месяц позвонила участница, которая играла роль Чёрной дыры. Она сообщила, что на днях прилетела из отпуска, и что впервые за 30 лет она летела туда и обратно без этого тошнотворного страха. Ей удалось переключиться с собственных телесных ощущений на разговоры с семьёй. И это, конечно, отличная новость.
Хочется добавить, что я думаю об аффекте ужаса. Ужас может быть связан с одиночеством и с отсутствием контроля над ситуацией. С другой стороны, если ужас есть, значит, ты живой. В каком-то смысле аффект ужаса очень полезный – в нем много желания жить. И возвращаясь к своим воспоминаниям о пережитом ужасе, мы также получаем доступ к своему ресурсу, потому что пережили – значит, преодолели и знаем, насколько сильными мы с вами можем быть.
Автор статьи Евгения Рассказова
Психолог, психодраматист,
гештальт-терапевт,
автор книги
"Гештальт-подход и психодрама в терапии запрета проявляться"
Приглашаю на еженедельную гештальт-терапевтическую группу "Свобода проявляться"
с 9 октября 2019 г. по 4 марта 2020 г. в Москве
Психолог, психодраматист,
гештальт-терапевт,
автор книги
"Гештальт-подход и психодрама в терапии запрета проявляться"
Приглашаю на еженедельную гештальт-терапевтическую группу "Свобода проявляться"
с 9 октября 2019 г. по 4 марта 2020 г. в Москве
ТРАВМА СВИДЕТЕЛЯ и ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ АЭРОФОБИИ
Видеосюжет
Видеосюжет
