Куда же ты уходишь?
Cюжет преодоления "запрета на фантазию"
Cюжет преодоления "запрета на фантазию"
«Писательский зов» хоть раз в жизни слышат многие люди, но не все на него откликаются.
Александр, успешный руководитель, человек содержательный и с большим опытом, в 40 лет стал страстно мечтать о том, чтобы начать писать. Он пришёл, чтобы разобраться со страхом, что у него нет фантазии. Пересказать реальные события он умеет. А взять и улететь фантазией за своими замыслами, придумать необычные события для своих героев – эта способность у него отсутствует.
Мы работали с Александром уже больше месяца, пытались понять, откуда взялся этот страх, и как разблокировать его «запрет фантазировать». Надо сказать, он поступил смело, после первой же нашей сессии пошёл и записался на литературные курсы. Заплатил сразу за полгода вперед, чтобы некуда было отступать. Учиться ему было трудно, в группе он стеснялся высказывать своё мнение. Он написал первый рассказ, но расстраивался оттого, что сюжет взял из упражнения, которое мы делали с ним вместе на сессии, и боялся, что сам, без меня, не в состоянии придумать никакой свежей идеи.
Александр говорил, что, когда начинает думать о каком-то герое, в его голове начинается шум, появляется ощущение, как будто его мозг заперт, сжат, и он перестаёт видеть и понимать, что происходит в его сюжете. Мне самой было печально слышать, как он печалится из-за невозможности связи со своей фантазией.
С самой первой сессии несколько раз я обращалась к тому, с чем мне привычно работать, к фигуре «внутреннего писателя». Это субличность, которая, я уверена, есть у каждого человека, кто хоть раз мечтал написать книжку. Иначе говоря, это «писательское ощущение», или «писательская часть «Я». Она отвечает за архивирование наших историй, за их осмысление. Именно эта «часть нас» задействована, когда в моменты сильных душевных потрясений мы представляем, что сядем и запишем все наши события, тем самым дадим бумаге заметить себя и свои переживания, сохраним «кусочек себя». Это значит, что когда-нибудь другой человек прочтёт и узнает нашу правду.
Обычно я начинаю с того, что сообщаю человеку, что внутри него есть такая его часть и прошу прислушаться к себе, заметить этого «внутреннего писателя»: как он выглядит, как себя чувствует и что делает.
Александр сказал, что он видит своего «внутреннего писателя», это молодой человек, ему 24 года. Он стоит в пустой комнате, отвернувшись от него. Я спросила: «Что он говорит?» Александр ответил, что он не хочет разговаривать: «Он даже не поворачивается, когда я приближаюсь к нему». Так было на первой нашей встрече, когда Александр только начал рассказывать о своей жизни.
Во второй и третий раз «внутренний писатель» Александра снова не обращал на него внимания, но при этом он начал двигаться. Вокруг него кружились листки бумаги, он старался схватить один из них, но не мог. Для меня в этом была загадка. Мы исследовали жизнь Александра, пытались найти, в какой момент произошёл обрыв контакта с этой частью себя. Нам нужно найти некоторое травмирующее событие, которое уничтожило способность доверять бумаге.
Обычно я начинаю с того, что сообщаю человеку, что внутри него есть такая его часть и прошу прислушаться к себе, заметить этого «внутреннего писателя»: как он выглядит, как себя чувствует и что делает.
Александр сказал, что он видит своего «внутреннего писателя», это молодой человек, ему 24 года. Он стоит в пустой комнате, отвернувшись от него. Я спросила: «Что он говорит?» Александр ответил, что он не хочет разговаривать: «Он даже не поворачивается, когда я приближаюсь к нему». Так было на первой нашей встрече, когда Александр только начал рассказывать о своей жизни.
Во второй и третий раз «внутренний писатель» Александра снова не обращал на него внимания, но при этом он начал двигаться. Вокруг него кружились листки бумаги, он старался схватить один из них, но не мог. Для меня в этом была загадка. Мы исследовали жизнь Александра, пытались найти, в какой момент произошёл обрыв контакта с этой частью себя. Нам нужно найти некоторое травмирующее событие, которое уничтожило способность доверять бумаге.
Александр рассказал несколько историй. Например, случай, когда в подростковом возрасте мама нашла его дневник и запись о девушке, дочке дворника. Всё детство они росли во дворе вместе и дружили, а в четырнадцать лет он в неё влюбился. Мама бросила ему в лицо фразу: «Как ты можешь думать об этой холопке!?» Для молодого человека это был шок.
Александр вспомнил также тягостную историю развода родителей. Потом сюжет о том, как однажды он приехал к отцу в его новую семью, и новая жена отца его выгнала. На каждой встрече мы разбирали новые ситуации, но чувство писательской неуверенности не оставляло его. При этом, он продолжал учиться на литературных курсах. Один его рассказ очень понравился и руководителю, и однокурсникам. Но это совсем не убеждало его. Когда он говорил мне об этом, то морщился, опускал глаза и старался отвернуться, как будто испытывал мучение от похвалы.
На пятой встрече Александр рассказал ещё одну историю, и мне показалось, что возможно, это именно то, что мы ищем.
Александр вспомнил также тягостную историю развода родителей. Потом сюжет о том, как однажды он приехал к отцу в его новую семью, и новая жена отца его выгнала. На каждой встрече мы разбирали новые ситуации, но чувство писательской неуверенности не оставляло его. При этом, он продолжал учиться на литературных курсах. Один его рассказ очень понравился и руководителю, и однокурсникам. Но это совсем не убеждало его. Когда он говорил мне об этом, то морщился, опускал глаза и старался отвернуться, как будто испытывал мучение от похвалы.
На пятой встрече Александр рассказал ещё одну историю, и мне показалось, что возможно, это именно то, что мы ищем.
Мама прошептала: «Вот ещё один мальчик», протолкнула его и закрыла дверь.
Был день 1 сентября, когда 7-летний Саша пошёл в первый класс. Мама тщательно гладила его форму, вставила ему в руку букет цветов. Я предложила Александру встать и показать в пространстве кабинета события этого дня, как мы делаем это в психодраме. Выйдя из дому, мама с сыном увидели, что дорога пустая, никто по ней не идет. Им стало тревожно. Когда они вошли в школу, в холле тоже было пусто. Оказывается, урок уже начался. Они опоздали на полчаса. Во время движения по коридору Саше становилось нехорошо. А когда мама открыла дверь в класс, он увидел стоящую у доски учительницу, которая строго взглянула на них, а затем лица детей за партами, они все повернулись в его сторону. Мама прошептала: «Вот ещё один мальчик», протолкнула его и закрыла дверь. Его сковал стыд: «Как будто я какашка, которую мама пытается незаметно замести в угол и сделать вид, что ничего не произошло». Он стоял перед всеми как оглушённый, и даже не помнил, как оказался за партой.
Мне больно было слышать всю эту историю, я тоже пережила шок и оглушённость, как будто меня ударили. Несколько секунд я была в ступоре, не могла собраться. Наверно, я не выразила Александру всего, что происходило со мной в этот момент, отчасти из-за того, что сама переживала что-то вроде обесценивания своих чувств. «Мои чувства не так важны, когда человек рассказывает о себе такое».
Для поддержания ясности в работе нам важно отдавать себе отчёт в том, что мы сами чувствуем, хотя, не обязательно всякий раз сообщать об этом клиенту. Тут, пожалуй, был случай, когда стоило поделиться с Александром, но я не смогла и упустила, таким образом, возможность поддержки для нас обоих. Я «отставила» свои чувства в сторону и стала думать о тактике работы. Ну что же, я сделала то, что могла.
Мне больно было слышать всю эту историю, я тоже пережила шок и оглушённость, как будто меня ударили. Несколько секунд я была в ступоре, не могла собраться. Наверно, я не выразила Александру всего, что происходило со мной в этот момент, отчасти из-за того, что сама переживала что-то вроде обесценивания своих чувств. «Мои чувства не так важны, когда человек рассказывает о себе такое».
Для поддержания ясности в работе нам важно отдавать себе отчёт в том, что мы сами чувствуем, хотя, не обязательно всякий раз сообщать об этом клиенту. Тут, пожалуй, был случай, когда стоило поделиться с Александром, но я не смогла и упустила, таким образом, возможность поддержки для нас обоих. Я «отставила» свои чувства в сторону и стала думать о тактике работы. Ну что же, я сделала то, что могла.
Я попросила Александра оставаться пока в роли себя - ребёнка, стоящего у входа в класс, и отдать себе отчёт в том, как он видит и ощущает предметный мир вокруг. Оказывается, он ничего не видел, кроме этого вала глаз, глядящих на него. Тело было сковано, он его не ощущал. Я попросила его символически «пойти на несколько шагов назад», в то место, где он ещё чувствует себя комфортно, может свободно двигаться и хорошо видит предметный мир. Саша пошёл обратно в утро этого дня, когда они с матерью только собираются. Он полон радости и надежды, что наконец пойдёт в школу.
Думая обо всём сюжете, я поймала ощущение «не верю», и поняла, к чему оно относится: мне не верилось, что скованность случилась с Александром мгновенно, во время входа в класс. Мне казалось, что переживание «какашки» должно было быть чем-то подготовлено. Я предложила показать медленно, по шагам весь эпизод похода в школу, и в процессе наблюдать, что происходит вокруг. Александр снова пошёл маленькими шагами по кабинету, где уже была выстроена вся сцена его драмы.
Он показал, как они с мамой собирались в школу. До этого он убеждал меня, что не помнит деталей этого дня, а я верила, что он вспомнит, так и случилось. Например, на плите убежал кофе. В доме был беспорядок, валялись салфетки со следами помады, которыми мама промакивала губы. Висела идеально отглаженная школьная форма. Ещё, в какой-то момент Саша услышал шум с улицы, но не стал выглядывать в окно. Видимо, это шумели родители с детьми, идущие на школьную линейку. И если бы он был внимательнее, то понял бы, что происходит, мог бы выйти пораньше и успеть вовремя.
Думая обо всём сюжете, я поймала ощущение «не верю», и поняла, к чему оно относится: мне не верилось, что скованность случилась с Александром мгновенно, во время входа в класс. Мне казалось, что переживание «какашки» должно было быть чем-то подготовлено. Я предложила показать медленно, по шагам весь эпизод похода в школу, и в процессе наблюдать, что происходит вокруг. Александр снова пошёл маленькими шагами по кабинету, где уже была выстроена вся сцена его драмы.
Он показал, как они с мамой собирались в школу. До этого он убеждал меня, что не помнит деталей этого дня, а я верила, что он вспомнит, так и случилось. Например, на плите убежал кофе. В доме был беспорядок, валялись салфетки со следами помады, которыми мама промакивала губы. Висела идеально отглаженная школьная форма. Ещё, в какой-то момент Саша услышал шум с улицы, но не стал выглядывать в окно. Видимо, это шумели родители с детьми, идущие на школьную линейку. И если бы он был внимательнее, то понял бы, что происходит, мог бы выйти пораньше и успеть вовремя.
Дальше Саша вспомнил, как они выходят из квартиры… сбегают по лестнице… потом идут по дороге, никого нет… мама сильно сжимает его руку, ей тревожно. Да и ему самому пустая дорога внушает тревогу, он ожидал, что будет полно детей. Накануне во дворе они обсуждали, как всё будет происходить, готовились. Он несёт букет, не знает, куда его деть, чувствует себя глупо. Мама на него не смотрит. Дальше школьный коридор и эта сцена, где он оказывается один перед рядом глаз, которые его парализуют.
Всё время, пока Александр показывал эту сцену, я держала его за руку (предварительно спросив разрешения, как положено), и все эти шаги мы проходили с ним вместе. Мне важно было не оставить его снова переживать всё это в одиночестве. Теперь я отпустила его руку. Я видела, что в процессе этой демонстрации он двигался и дышал поживее, чем когда рассказывал историю в первый раз.
Теперь я предложила вернуться к началу и попробовать воспроизвести сцену по-другому. Но представить, что он смотрит на неё из какого-то безопасного убежища. Александр сказал, что такое место – дом бабушки и дедушки, где он любил топить печку. «Я открываю дверцу и подкидываю дровишки, дома тепло». Он добавил: «Если бы бабушка пошла со мной первого сентября, она бы точно никуда не опоздала».
Я предложила Александру представить, что он может «переписать» свою историю. Как будто это он же, но такой ребёнок, который является «маленьким мудрецом», с полными знаниями о том, как всё устроено в мире, с быстрой и точной реакцией.
Теперь я предложила вернуться к началу и попробовать воспроизвести сцену по-другому. Но представить, что он смотрит на неё из какого-то безопасного убежища. Александр сказал, что такое место – дом бабушки и дедушки, где он любил топить печку. «Я открываю дверцу и подкидываю дровишки, дома тепло». Он добавил: «Если бы бабушка пошла со мной первого сентября, она бы точно никуда не опоздала».
Я предложила Александру представить, что он может «переписать» свою историю. Как будто это он же, но такой ребёнок, который является «маленьким мудрецом», с полными знаниями о том, как всё устроено в мире, с быстрой и точной реакцией.
Я показала и проиграла перед ним три варианта, как мог бы действовать такой «ребёнок-мудрец».
Первый вариант, как будто я – это он, я нахожусь ещё в доме и слышу шум с улицы. Я понимаю, что происходит. Я говорю: «Мама, все идут в школу. Сейчас мы всё бросаем, выходим и идём вместе с ними. Позавтракаем потом». Дальше мы выходим, идём со всеми на линейку, я смотрю на ребят, довольный, у меня начинается новая жизнь.
Второй вариант. «Мы вышли с опозданием, как это и было, но в момент, когда мама начинает сжимать мне руку, я вынимаю свою руку из её руки и говорю: «Мама, дальше я пойду сам, я справлюсь, ты можешь идти на работу». Я иду в школу и нахожу там кого-то из учителей, кто добрый. Тут Александр вспомнил: у них была завуч Ольга Петровна, мамина подружка, добрая и весёлая. «Она была тётя Оля, и в школе всё говорила мне: называй меня здесь Ольга Петровна!» Я подхватила: - Так вот, я иду к ней и говорю: «Тётя Оля, помогите! Мама проспала, а мне нужно на урок! Ольга Петровна тут же встаёт и идёт со мной в класс. Там она так дружелюбно меня всем представляет, что все только радуются.
Третий вариант: просто представить, что Саша в 7 лет умеет сам за себя постоять, и прекрасно сказать всё, что нужно. Я так же прощаюсь на дороге с мамой, вхожу в класс, улыбаюсь и говорю: «Здравствуйте, меня зовут Саша, я очень рад всех видеть! Простите, моя мама, к сожалению, проспала. Куда мне можно сесть? Я буду учиться с вами».
Всё это я разыгрывала перед Александром. Вижу, он сидит смеётся. Говорит: «У меня есть четвёртый вариант. Я могу войти невидимкой, раз – и материализовался среди детей, уже за партой».
Первый вариант, как будто я – это он, я нахожусь ещё в доме и слышу шум с улицы. Я понимаю, что происходит. Я говорю: «Мама, все идут в школу. Сейчас мы всё бросаем, выходим и идём вместе с ними. Позавтракаем потом». Дальше мы выходим, идём со всеми на линейку, я смотрю на ребят, довольный, у меня начинается новая жизнь.
Второй вариант. «Мы вышли с опозданием, как это и было, но в момент, когда мама начинает сжимать мне руку, я вынимаю свою руку из её руки и говорю: «Мама, дальше я пойду сам, я справлюсь, ты можешь идти на работу». Я иду в школу и нахожу там кого-то из учителей, кто добрый. Тут Александр вспомнил: у них была завуч Ольга Петровна, мамина подружка, добрая и весёлая. «Она была тётя Оля, и в школе всё говорила мне: называй меня здесь Ольга Петровна!» Я подхватила: - Так вот, я иду к ней и говорю: «Тётя Оля, помогите! Мама проспала, а мне нужно на урок! Ольга Петровна тут же встаёт и идёт со мной в класс. Там она так дружелюбно меня всем представляет, что все только радуются.
Третий вариант: просто представить, что Саша в 7 лет умеет сам за себя постоять, и прекрасно сказать всё, что нужно. Я так же прощаюсь на дороге с мамой, вхожу в класс, улыбаюсь и говорю: «Здравствуйте, меня зовут Саша, я очень рад всех видеть! Простите, моя мама, к сожалению, проспала. Куда мне можно сесть? Я буду учиться с вами».
Всё это я разыгрывала перед Александром. Вижу, он сидит смеётся. Говорит: «У меня есть четвёртый вариант. Я могу войти невидимкой, раз – и материализовался среди детей, уже за партой».
Я отметила, что это работает его фантазия! Предложила теперь пойти и проиграть самому все варианты, а я посмотрю. Александр сыграл все четыре роли, особенно весело играл эпизод с Ольгой Петровной. А в червёртом варианте он показал, как прошёл невидимкой и возник за партой в момент, когда учительница читала в журнале его фамилию. Он воскликнул «Здесь!» Никто из детей ничего не заметил, все были ужасно сосредоточены, держа сложенные руки на партах и глядя строго вперёд.
Я спросила, как ему было изнутри, какая сцена понравилась больше всего. Он сказала, что с Ольгой Петровной, потому что с ней было совершенно безопасно. «А если бы ты смотрел на это как зритель из комнаты дедушки с бабушкой?» – Он сказал, что отсюда ему больше нравится вариант, когда он вышел из дому вовремя и оказался в классе вместе со всеми. «Можно как-то почувствовать всех, попихаться, посмеяться, поболтать и прожить этот день счастливо. Потому что это означает принадлежность к сообществу».
Сессия подходила к концу. Александр сказал, что сейчас он чувствует печаль о невозвратности этих времен. Его лицо разгладилось, и он дышал спокойно.
Я спросила, как ему было изнутри, какая сцена понравилась больше всего. Он сказала, что с Ольгой Петровной, потому что с ней было совершенно безопасно. «А если бы ты смотрел на это как зритель из комнаты дедушки с бабушкой?» – Он сказал, что отсюда ему больше нравится вариант, когда он вышел из дому вовремя и оказался в классе вместе со всеми. «Можно как-то почувствовать всех, попихаться, посмеяться, поболтать и прожить этот день счастливо. Потому что это означает принадлежность к сообществу».
Сессия подходила к концу. Александр сказал, что сейчас он чувствует печаль о невозвратности этих времен. Его лицо разгладилось, и он дышал спокойно.
Я попросила его ещё раз заметить своего «внутреннего писателя». Он сказал, что видит, как тот стоит снова в своём кабинете, но над ним не кружится ворох бумаг, а бумаги аккуратно сложены в стопочках на столе, он осматривает их и размышляет, из какой стопки что можно вытащить. Я спросила Александра: «Можете ли вы к нему обратиться?» - «Да, я могу постучаться». Дальше он сообщал мне, как он видит своё взаимодействие с писателем. Он стучится, писатель отвечает: «Входите». Александр входит, спрашивает, можно ли присесть. Писатель говорит: «Можно, но ненадолго». Александр садится, писатель довольно быстро говорит: «Ну всё, вам пора уходить». Александр послушно встаёт и уходит. А писатель поворачивается, в растерянности смотрит ему вслед и думает: «Куда же ты ушёл?»
В этот момент, честно говоря, мне удалось выдохнуть. Я долго ждала, когда этот персонаж повернётся, кажется, не меньше, чем мой собеседник.
Всё это происходило во внутренней жизни человека, и никто не убедит меня, что здесь не проявилась его фантазия. Прощаясь, Александр сказал, что завтра у него очередное занятие на курсах, и он будет читать там свой новый рассказ.
В этот момент, честно говоря, мне удалось выдохнуть. Я долго ждала, когда этот персонаж повернётся, кажется, не меньше, чем мой собеседник.
Всё это происходило во внутренней жизни человека, и никто не убедит меня, что здесь не проявилась его фантазия. Прощаясь, Александр сказал, что завтра у него очередное занятие на курсах, и он будет читать там свой новый рассказ.
Автор статьи Евгения Рассказова
Психолог, психодраматист,
гештальт-терапевт,
автор книги
"Гештальт-подход и психодрама в терапии запрета проявляться"
Приглашаю на еженедельную гештальт-терапевтическую группу "Свобода проявляться"
с 9 октября 2019 г. по 4 марта 2020 г. в Москве
Психолог, психодраматист,
гештальт-терапевт,
автор книги
"Гештальт-подход и психодрама в терапии запрета проявляться"
Приглашаю на еженедельную гештальт-терапевтическую группу "Свобода проявляться"
с 9 октября 2019 г. по 4 марта 2020 г. в Москве
